Чай с привкусом смерти: как Грэм Янг превратился в одного из самых известных отравителей

Детство Грэма Янга сложно назвать обычным. Он не играл с друзьями, не пропадал на улице, не гонял мяч. Уже в 14 лет Грэм Янг выбрал совсем другой путь. Пока его сверстники придумывали безобидные шалости, он тихонько экспериментировал с ядами. И не где-то в подвале, а прямо дома — на своей семье. Его мачеха, Молли, стала первой жертвой этих жутких опытов. День за днём он подсыпал ей что-то в еду, пока она не умерла. А потом? Всего девять лет в психиатрической больнице — и Грэм снова на свободе. Казалось бы, урок усвоен, но нет: он вернулся к своему мрачному хобби, и ещё как минимум двое невинных людей заплатили за это жизнью.

Грэм Фредрик Янг родился 7 сентября 1947 года в Нисдене, северном районе Лондона. Его родители, Фред и Бесси Янг, были обычной рабочей семьёй. Но счастье длилось недолго. Через три месяца после рождения сына Бесси заболела туберкулёзом. Всё началось ещё во время беременности — плеврит, воспаление тканей вокруг лёгких, подточило её здоровье. Она боролась, но болезнь оказалась сильнее. Бесси умерла, оставив Фреда одного с двумя детьми — младенцем Грэмом и его восьмилетней сестрой Уинифред. Отец сломался. Горе было таким тяжёлым, что он просто не мог заботиться о малышах.

Грэма забрала тётя Винни, сестра Фреда. Она жила с мужем Джеком и дочкой Сандрой — двоюродной сестрой Грэма. Уинифред отправилась к бабушке с дедушкой. Два года маленький Грэм провёл в доме тёти. Там его окружали теплом и заботой, и он привязался к Винни и Джеку, как к родным. Они стали для него настоящей семьёй. Но в 1950 году всё изменилось. Фред женился на Молли, и детей вернули к отцу. Грэму было всего три года, и этот разрыв с тётей разбил ему сердце. Он не хотел уезжать, плакал, цеплялся за Винни, но его всё равно забрали. Так семья Янг воссоединилась в Сент-Олбансе.


Грэм Янг в детстве

Фред и Молли быстро заметили, что с Грэмом что-то не так. Он не был как другие дети — шумные, весёлые, всегда в поисках компании. Нет, Грэм любил одиночество. Не лез к соседским ребятам, не играл во дворе. Ему хватало самого себя. А когда он научился читать, его мир перевернулся. Его тянуло к книгам о реальных убийствах. Особенно он зачитывался историей Холи Харви Криппена — врача из Америки, который в 1910 году в Лондоне отравил свою жену Кору, а потом разобрал её тело на части. Криппена поймали и казнили, но для Грэма он стал почти кумиром. Мальчик мог часами сидеть над этими страницами, впитывая каждую строчку.

К подростковому возрасту страсти Грэма стали ещё мрачнее. Он увлёкся Адольфом Гитлером. Дома он мог долго спорить о том, что видел в Гитлере что-то особенное. А ещё его манил оккультизм. Грэм болтал, что знает местных виккан — тех, кто занимается старыми языческими обрядами. Он даже пытался втянуть соседских детей в свои странные ритуалы. Однажды дело дошло до того, что он убил кошку ради какого-то обряда. И это было не разовое увлечение. В округе начали пропадать коты — один за другим. Люди шептались, косились на тихого паренька, но никто не решался спросить, что он творит.

В школьные годы Грэм Янг был не из тех, кто корпит над каждым предметом. Его душа лежала к химии, криминалистике и всяким ядам — токсикология буквально завораживала его. Всё остальное? Просто шум на фоне. Уроки в школе не могли дать ему того, что он хотел знать, слишком скучно. Так что он рылся в книгах сам, выискивал всё, что мог, за пределами школы. Отец, Фред, только радовался такому рвению сына к науке. Даже подарил ему набор юного химика — и Грэм пропадал с ним часами, смешивая, экспериментируя, будто в своей маленькой лаборатории.

Он так увлёкся изучением ядов, что в тринадцать лет уже врал местным аптекарям, будто ему семнадцать. И ведь поверили! Так он раздобыл целую кучу опасных веществ: яды, таллий — тяжёлый металл, который он якобы брал для «учёбы». А ещё сурьму — серебристо-белый металл, номер 51 в таблице элементов, обозначается как Sb. Грэм знал, что это не игрушки, но его это только раззадоривало.

Сурьма — штука серьёзная. Попадёт в организм — и жди беды: лёгкие, сердце, желудок начнуть сдавать. Боли в животе, тошнота, язвы — вот что она может натворить. Но Грэму было не до предостережений. Он хотел не просто читать про это, а видеть своими глазами.

Первым под руку попался Кристофер Уильямс, парень из его научного кружка. Кристофер и не подозревал, что Грэм подмешал ему в еду какую-то смесь. Скоро его начало выворачивать: живот болел, голова трещала, тошнота не отпускала. Родители сбились с ног, врачи разводили руками — никто не понимал, что творится. Но парню повезло выкарабкаться. Наверное, потому, что дома, с семьёй, он был подальше от Грэма и его пробирок.

А вот дома Грэм развернулся по полной. Семья была под рукой, и он решил, что это идеальный полигон. В 1961 году родные один за другим начали хворать. Фред сперва подумал, что это из-за химического набора — мол, сын просто неосторожно возится с колбами. Подошёл к Грэму, спросил прямо: «Твоих рук дело?» Тот отпирался, сказал, что ничего такого не делал. И Фред купился. Даже в мыслях не держал, что сын травит их нарочно. Тем более что Грэм и сам пару раз приболел — то ли специально себя подставил, чтобы отвести от себя подозрения, то ли просто забыл, в какую чашку что сыпанул. В любом случае, Фред только и сказал: «Ты это, поаккуратнее с этими чёртовыми пробирками!»

В ноябре 1961 года беда дошла до Уинифред, старшей сестры Грэма. Выяснилось, что её отравили белладонной — ядовитым растением. Фред опять заподозрил сына, но дальше подозрений дело не пошло. Он всё надеялся, что это случайность. А Грэм уже выбрал главную мишень — мачеху Молли. Она слабела день ото дня, ей становилось всё хуже и хуже. И вот 21 апреля 1962 года Фред застал её в саду за домом — она корчилась от боли. А рядом стоял Грэм, смотрел во все глаза, будто заворожённый. Молли тут же отвезли в больницу, но было поздно. Ночью она умерла.

После смерти Молли врачи решили, что её конец наступил из-за смещения шейного диска — последствие давней аварии. Грэм предложил отцу кремировать тело Молли, и никто не стал копаться дальше. Подозрений не возникло, дело закрыли. Лишь позже стало ясно: он месяцами подмешивал мачехе в чай сурьму, медленно её убивая. Но Молли, как ни странно, начала привыкать к этому яду. Грэму надоело ждать. Накануне её смерти он решил ускорить всё, добавив таллий.

Когда Молли не стало, Фред, отец Грэма, начал слабеть. Его скручивало от боли в животе, рвало так, что он попал в больницу. Там и выяснилось: отравление сурьмой. Врачи сказали — ещё чуть-чуть, и он бы не выжил. А толчок следствию дал учитель химии. Он нашёл у Грэма в парте яды и книги про них, после чего позвонил в полицию.

Сначала Грэма отправили к психиатру. Тот поразился, как много парень знает о ядах. А 23 мая 1962 года, через месяц с небольшим после смерти Молли, его арестовали. Грэм признался, что травил отца, сестру Уинифред и одноклассника Кристофера Уильямса. Но за Молли его не обвинили — улик не осталось, всё сгорело вместе с её телом. В суде, в Олд-Бейли, он рассказал, как подсыпал сурьму в кремовые печенья, чтобы достать Кристофера. И хотя ему было всего четырнадцать, суд вынес суровый приговор — пятнадцать лет в Бродмуре, больнице строгого режима. Там он стал самым молодым пациентом с 1885 года.

Не прошло и пары недель после его прибытия, как в Бродмуре умер другой пациент, Джон Берридж. Причина — отравление цианидом. Власти только руками разводили: откуда яд? Грэм похвалился, что добыл цианид из листьев лаврового куста. Но ему не поверили. Сказали, что Берридж сам себя отравил, и точка.

В Бродмуре, где Грэм отбывал срок, время от времени что-то странное творилось с напитками. То у персонала, то у пациентов в чае находили примеси — едкое вещество, которым обычно чистят стены перед покраской. Однажды его обнаружили прямо в чайнике перед раздачей. Повезло, что заметили вовремя, иначе бы половина корпуса могла пострадать. Грэм как-то обмолвился врачу: «Мне не хватает моей сурьмы, мне не хватает той силы, что она мне давала». И в его голосе чувствовалась тоска.

Запертый за стенами, он не бросил свои увлечения. Читал всё, что мог найти про яды, хотя и прятал это от чужих глаз. К концу 1960-х врачи решили, что он остыл к своим старым привычкам. На момент освобождения все думали, что он «вылечился». Хотя ещё в 1965 году его первая просьба выйти на свободу провалилась — отец, Фред, был категорически против. Он прямо заявил, что Грэма нельзя выпускать никогда.

И всё из-за одной фразы. Грэм как-то сказал медсестре в Бродмуре, что хочет убить по человеку за каждый год, что провёл взаперти. Эти слова записали в его дело, но почему-то позже забыли про них. И в итоге его всё равно отпустили.

4 февраля 1971 года Грэм вышел на свободу. Ему было 23, и он оказался под надзором, поселившись в общежитии. Связь с сестрой Уинифред не прервалась — она к тому времени вышла замуж и жила в городе Хемел-Хемпстед. Удивительно, но она простила брата, хотя сама когда-то пострадала от его ядов. А вот Фред видеть сына не хотел — для него Грэм остался человеком, который убил его жены и пытался убить его самого..

В одну из поездок в Лондон Грэм закупился по полной: сурьма, таллий, ещё какие-то смеси. Аптекари не заподозрили неладное. И скоро в общежитии начались проблемы. Тревор Спаркс, 34-летний сосед, вдруг стал жаловаться на боли в животе. Он выкарабкался после долгих месяцев лечения. А вот другой парень, с которым Грэм сдружился, не выдержал. Его так измучили слабость и боли, что он сам наложил на себя руки. Тогда никто не связал это с Грэмом.

Потом он устроился работать помощником кладовщика в лабораторию Джона Хэдланда в Бовингдоне, Хартфордшир. Там делали инфракрасные линзы для военной техники. По иронии судьбы, в этих линзах использовался таллий, но на месте его не держали.

Коллеги видели в нём приятного парня. Грэм охотно предлагал заварить чай или кофе — «Давай я сбегаю, сделаю тебе чашку!». Улыбался, шутил. Но вскоре его босс, 59-летний Боб Эгл, начал хворать. Живот крутило, голова шла кругом. Все списали это на местную заразу — в Бовингдоне ходил какой-то вирус, прозванный «Бовингдонским жуком».

В лаборатории продолжались странности — коллеги один за другим жаловались на боли в животе. Но хуже всех пришлось Бобу Эглу. Дома он вроде бы приходил в себя, но стоило вернуться на работу, как всё начиналось заново — его снова мутило. Состояние ухудшалось, и в итоге Боба забрали в больницу. Там он долго мучился, пока 7 июля 1971 года не умер. Врачи решили, что его сгубила пневмония, связанная с редкой формой синдрома Гийена-Барре.

Прошло всего два месяца, и в сентябре 1971 года в лаборатории опять начали болеть люди. На этот раз досталось 60-летнему Фреду Биггсу — его симптомы были точь-в-точь как у Боба перед смертью. Сотрудники валились с ног: кто-то хватался за живот, у кого-то выпадали волосы, другие жаловались на слабость. Такого наплыва больных в компании ещё не видели. Все гадали, в чём дело. Может, вода заражена? Или химикаты из производства где-то просочились?

Фреда Биггса увезли в больницу, но он угасал медленно, долго боролся с недугом. Грэм, похоже, злился, что дело затягивается — он даже записал своё раздражение в дневнике. Но в конце концов Фред не выдержал. 19 ноября 1971 года, спустя четыре месяца после смерти Боба, он тоже скончался после долгих мучений.

Две смерти за полгода — и оба здоровых человека, оба из одной компании. Сотрудники забеспокоились не на шутку. Около семидесяти человек уже пожаловались на похожие недомогания. Люди боялись за себя, за своё здоровье. Все хотели знать, что творится.

Приехал врач, проверил условия на месте. Сказал, что всё по правилам, никаких нарушений. И тут Грэм вдруг влез в разговор. Прямо при коллегах он бросил врачу: «А почему вы не думаете про таллий?». Чем больше Грэм говорил, тем больше врач удивлялся настолько обширным знаниями этого парня про таллий. Он понял, что здесь что-то неладное и пошел к начальству Грэма, а те уже вызвали полицию. Так Грэм сам себя выдал, хотя до того момента никто его и не подозревал его.

Вскоре копы узнали про его прошлое — он уже сидел за отравления. А потом нашли его тайник с ядами и дневник. Там Грэм аккуратно записывал, кому сколько подсыпал и как они реагировали.

Министерство внутренних дел скрывало, за что его судили раньше. Поэтому никто в компании и не заподозрил неладное. Когда коллеги начали хворать, все думали — обычный вирус, что-то с желудком.

21 ноября 1971 года, всего через два дня после смерти Фреда Биггса, Грэма Янга арестовали в Ширнессе, Кент. Он приехал навестить отца, и тут его взяли. В кармане нашли таллий. Грэм не стал отпираться — признался, что травил людей, но подписывать бумагу с признанием отказался наотрез.

Суд начался 19 июня 1972 года в Королевском суде Сент-Олбанса. Ему вменили два убийства, две попытки убийства и два случая отравления. Пострадали рабочие с завода — Рон Хьюитт, Диана Смарт, Дэвид Тилсон и Джетро Батт. Грэм держался уверенно. Сказал, что не виновен, и был уверен, что его отпустят. Прошлые судимости в дело не попали, и он считал, что доказать его вину в смертях Боба и Фреда никто не сможет.

На суде он прямо-таки купался во внимании газетчиков. Правда, прозвище «Отравитель с чашкой чая» его бесило. Он говорил, что это звучит слишком мягко, не отражает его мастерства и знаний. Ему хотелось чего-то позловещее.

Дело мачехи Молли он вообще считал своим шедевром. Её кремировали, улик не осталось — идеальное преступление, как он думал. Грэм шёл на процесс с таким видом, будто уже выиграл. Но он просчитался. Присяжным зачитали выдержки из его дневника, где он записывал, как яды действуют, кого он оставит в живых, а кого нет. он расписал каждую мелочь — как люди мучились, как слабели. После этого присяжным хватило 1 часа и 38 минут, чтобы вынести вердикт. 29 июня 1972 года Грэма признали виновным по всем пунктам. Итог — четыре пожизненных срока.

Когда в СМИ просочилась информация, что его выпустили из психушки, где якобы «вылечили», в обществе сразу заговорили о законах. А врачи и юристы по всей стране требовали пересмотреть правила продажи ядов. Случай с Грэмом показал: опасные вещества надо держать под строгим контролем.

Министр внутренних дел тоже забил тревогу. Он заявил, что надо срочно проверять, как следят за психически нестабильными заключёнными, как их лечат и почему выпускают. Хотя на суде Грэма признали вменяемым, но ведь он ещё в больнице говорил медсестре, что хочет убивать — и это было записано в его личном деле. 

Когда у Грэма спросили, жалеет ли он о содеянном, он ответил холодно: «Всё, что я чувствую, — это пустота в душе». А на вопрос, зачем он это делал, бросил: «Наверное, я перестал видеть в них людей. Ну, какая-то часть меня точно. Они были просто подопытными кроликами».

Его отправили в тюрьму Паркхёрст на острове Уайт — место, где держат самых опасных преступников Британии. Туда свозят тех, у кого не только руки в крови, но и голова не в порядке. Там Грэм сдружился с Иэном Брэди. Тот вместе с Майрой Хиндли убивал детей в Манчестере и окрестностях с июля 1963 по октябрь 1965 года. Брэди, говорят, был от Грэма без ума. Ему тогда было 24, и они часами играли в шахматы, болтая о нацистской Германии. Грэм даже отпускал усы, как у Гитлера, — прямо жил своей странной мечтой.

Он чуть ли не прыгал от радости, когда узнал, что в палате ужасов мадам Тюссо поставили его восковую фигуру. Рядом с его детским кумиром, доктором Криппеном. Для Грэма это было как медаль за заслуги.

1 августа 1990 года Грэм Янг умер в своей камере в Паркхёрсте. Ему было 42. Официально сказали — сердце отказало. Но многие шептались: а не устал ли он от решёток? Может, решил поставить на себе последний опыт? Кроме Иэна Брэди, остальные зэки его сторонились. Боялись, что он и там найдёт способ подсыпать кому-нибудь отравы.