Смертельные танцы в Глазго: как в Шотландии искали убийцу «Библейского Джона»

Восточный конец Глазго — место с репутацией не из лучших. Узкие улочки, пропахшие сыростью и дымом, хранят свои секреты. Но даже здесь, среди серых фасадов и суровых нравов, бьётся сердце ночной жизни — Барроулэнд Боллрум. Огромный танцевальный зал, известный просто как Барроулэнд, манит к себе рабочих людей со всего города. Это не просто место для танцев. Это сцена, где разыгрываются судьбы.

В Глазго 60-х танцы под живую музыку были чем-то вроде религии. Клубы и залы росли как грибы после дождя: Гринс Плейхаус, Астория, Камео, Тюдор, Беркли, Маджестик, Вест-Энд Боллрум. Но Барроулэнд был особенным. Может, дело в его танцполе — говорят, его сделали из канадского клёна, а под половицами спрятали тысячу разрезанных теннисных мячей, чтобы он «пружинил». Или в том, как там выступали — с размахом, с душой: группы, комики, шоумены, какие-то диковинные номера. Барроулэнд был карнавалом, где каждый мог забыть о серых буднях.

С 1934 года зал жил своей яркой, но не всегда благопристойной жизнью. В 1958-м пожар выжег его до основания, но уже к 24 декабря 1960 года Барроулэнд восстал из пепла, открыв двери в канун Рождества. Один старый полицейский, уйдя на пенсию, как-то назвал это место «Содомом и Гоморрой». И, знаете, в его словах была доля правды.

Четверги и субботы в Барроулэнде принадлежали тем, кому «за 25». Странное правило, скажете вы? Может быть. Но оно было нерушимым. Четверги с восьми вечера до полуночи называли «Пале-Найт», а в народе — «Ночь Хватай-Бабулю». Название грубое, но честное. Сюда приходили выпить, потанцевать, пофлиртовать. Многие были женаты, но не всегда брали с собой супругов. И уж точно не все хвастались дома, что провели вечер в Барроулэнде. Слишком много соблазнов таилось в этом зале.

«Если хотел чего-то большего, чем просто танец, — вспоминал один местный спустя годы, — четверг был твоим днём. Никто не называл настоящих имён. Все осторожничали. Что бы ни случилось после танцев, это было на одну ночь. Сразу видно, кто пришёл за приключениями, а кто просто подвигаться. Выбор был лёгким».

Говорили, что обручальные кольца снимали ещё на пороге. И вот в такой вечер, 22 февраля 1968 года, 25-летняя Патрисия Докер, мать четырёхлетнего сына, сказала родителям, что идёт в Маджестик Боллрум на Хоуп-стрит. Не в Барроулэнд. Уж точно не туда. Она жила у родителей — временно, после размолвки с мужем Алексом. Тот служил в Королевских ВВС и был далеко, где-то на юге Англии. Может, Патрисия и правда заглянула в Маджестик. А может, её сразу потянуло в водоворот Барроулэнда — в его ритмы, огни, в толпу, где так легко потерять себя. Там, в ту ночь, она встретила человека, который оборвал её жизнь.

Утро, холод и находка

Раннее утро 23 февраля 1968 года. Морис Гудман, 67-летний столяр, шёл на работу через узкий переулок Кармайкл-Плейс. Он любил срезать путь — так быстрее. В полумраке он заметил тело. Лежит, не шевелится. «Пьяница, небось, вырубился», — подумал Морис. Подошёл ближе, толкнул ногой, затем попытался растолкать руками. И замер. Кожа была холодной, как лёд. «Как будто дотронулся до глыбы», — рассказывал он потом, и в голосе его дрожала растерянность.

Морис бросился домой и вызвал полицию. Почему-то ему сперва показалось, что это мужчина. Сам он не мог объяснить, откуда такая мысль. Полиция, услышав про тело в переулке, не особо торопилась. Решили, что очередной бродяга замёрз насмерть. Первые на месте оказались два патрульных из дорожной службы — случайно проходили мимо. Только к восьми утра в Кармайкл-Плейс добрались детективы. Один взгляд на тело — и они поняли: это не просто несчастный случай.

Лежащая в переулке была не бродягой. Это была Патрисия Докер — медсестра из больницы Виктория Инфирмэри. Молодая, красивая, с целой жизнью впереди. Но в ту ночь кто-то решил иначе.

Патрисия Докер

Тело лежало на спине, почти обнажённое — только одна туфля осталась на ноге. Голова была повёрнута вправо, словно женщина пыталась отвернуться от своего кошмара. Полиция вскоре выяснила: её избили, изнасиловали, а потом задушили. Кто-то говорил, что убийца использовал её чулок, но на месте преступления ничего такого не нашли. Зато синяки и следы на шее намекали на ремень — жёсткий, грубый, словно отпечаток ярости. 

Ни одежды, ни сумочки поблизости не оказалось. Лишь один предмет — гигиеническая прокладка — валялся рядом. Она принадлежала жертве. Но самым жутким было другое: тело нашли всего в нескольких метрах от дома её родителей, по адресу Лангсайд-Плейс, 29. Словно убийца знал, где нанести последний удар — не только ей, но и её близким.

Полицейские обошли соседние дома, надеясь найти хоть какую-то зацепку. Одна женщина припомнила, что видела похожую девушку — та садилась в машину неподалёку. Другой сосед клялся, что вечером слышал женский голос: «Оставь меня в покое!» Но всё это — лишь обрывки, смутные тени. В ту ночь в районе проходила вечеринка у местного журналиста. Гостей было полно, шум, смех, музыка. Но никто ничего не заметил. Ни криков, ни подозрительных фигур. Словно ночь проглотила все улики.

Слухи о страшной находке поползли по Глазго, как пожар. В больнице Виктория Инфирмэри, где работала Патрисия Докер, медсёстры шептались: может, это пациентка, сбежавшая из палаты, замёрзла насмерть? Главная сестра и её помощница отправились в морг, чтобы опознать тело. Но лицо было так изуродовано, что они лишь покачали головами. Не узнать. И только водитель скорой, случайно взглянув на тело, вдруг сказал: «Да это же наша медсестра». Так полиция узнала, кто она — Патрисия Докер, 25 лет, мать маленького сына.

Её отец, Джон Уилсон, прочёл в вечерней газете описание найденной женщины. Сердце сжалось. Патрисия не вернулась домой после той ночи, когда сказала, что идёт в Маджестик. Джон с женой успокаивали себя: наверное, осталась с подругами, сейчас придёт. Но тревога грызла. Схватив недавнее фото дочери, Джон пошёл в участок. Там его попросили взглянуть на тело в морге. Он узнал её сразу. Как не узнать свою девочку?

Патрисия не упоминала Барроулэнд. Сказала родителям, что идёт в Маджестик. И полиция бросила все силы на этот след. Один парень заявил, что танцевал с ней в Маджестике той ночью. Но через пару дней смущённо признался: перепутал даты. Про Барроулэнд узнали слишком поздно — прошли дни, а может, и недели. След остыл, как зимний ветер.

Эта задержка бесила и детективов, и семью. Была ли это хитрость Патрисии? Или спонтанный порыв? Она ведь разошлась с мужем, хотя формально ещё была замужем. Барроулэнд — место с дурной репутацией. Родители бы не одобрили. Может, она просто не хотела волновать их? Все мы порой врём родным о том, куда идём. Ничего страшного, правда? Но эта маленькая ложь дорого обошлась следствию.

А может, всё было иначе. Маджестик закрывался в 22:30, а Барроулэнд гудел до полуночи. Захотелось продлить веселье? Перейти в другой зал, где музыка громче, а толпа живее? Если так, это был её последний выбор. И он стоил ей жизни.

В Барроулэнде никто не запомнил, с кем она ушла. Несколько человек видели, как она танцевала с разными мужчинами. Один из них — рыжий. Заметная деталь? Тогда никто не придал этому значения. Но позже рыжие волосы станут важной частью расследования. Хотя, если честно, что такого в рыжем парне в шотландском клубе? Их там полно. Особенно если симпатичная темноволосая медсестра кружится на танцполе, смеётся и ловит взгляды.

Полиция надеялась найти её одежду — жёлтое вязаное платье, серое пальто с голубым меховым воротником. Но всё исчезло. Водолазы обшарили реку Карт неподалёку и вытащили браслет, кусок корпуса часов и её сумочку. На миг даже подумали на мужа, Алекса, который служил в Линкольншире. Но у него оказалось железное алиби. Подозрение сняли.

Барроулэнд молчал. Его яркие огни скрывали правду. А убийца Патрисии растворился в ночи, как тень.

След Патрисии Докер растворился в ночи Барроулэнда. Улик не хватало, её передвижения той роковой ночью 22 февраля 1968 года так и остались загадкой. Полиция топталась на месте, а через две недели дело свернули. Но в Глазго жизнь не останавливалась. Музыка в Барроулэнде гремела, и люди продолжали танцевать, словно ничего не случилось.

Следующая жертва Барроулэнда

Прошло полтора года. Наступила суббота, 16 августа 1969 года. Джемима Макдоналд, 32-летняя мать троих детей, собиралась в Барроулэнд. Её звали Мима — так писали некоторые газеты. Она оставила своих ребятишек — 12-летнюю Элизабет и двух сыновей, 9-летнего Эндрю и 7-летнего Алана — у сестры Маргарет. Их квартиры на Маккит-стрит, 15, в районе Бриджтон, были через стенку, на одной лестничной площадке. Удобно, надёжно. Джемима могла быть спокойна за детей.

Джемима Макдоналд

Мима не думала о Патрисии Докер. Полтора года — долгий срок, и та история казалась далёкой, чужой. Она надела платок, прикрыв бигуди в волосах. План был прост: дойти до дамской комнаты в Барроулэнде, снять платок, расправить локоны и пуститься в танец. Вечер обещал быть весёлым. Джемима любила такие вылазки. Большинство её подруг уже обзавелись семьями, так что в танцевальные залы она ходила одна. 

Утро воскресенья, 17 августа, наступило тихо. Джемима не пришла за детьми. Маргарет забеспокоилась. В тот день она услышала, как соседские ребятишки шептались о каком-то «теле» в заброшенном доме неподалёку. Сердце ёкнуло, но она отмахнулась. Не может быть. Только не Мима. Тот дом на Маккит-стрит, 23, был местом с дурной славой. Днём там играли дети, а ночью, по слухам, собирались бродяги или женщины, что зарабатывали на жизнь телом. Но Маргарет не хотела верить в худшее.

К утру понедельника, 18 августа, тревога стала невыносимой. Собрав всё своё мужество, Маргарет пошла в тот самый заброшенный дом — он был всего в тридцати метрах от её квартиры. В нише на первом этаже она заметила что-то странное. Манекен? Нет. Это было тело. Кровь на знакомом лице. Джемима. Её сестра.

Миму избили, изнасиловали и задушили чулком. Её одежда — чёрное платье- фартук и белая блузка с рюшами — была разорвана, будто в припадке ярости. Трусы тоже порваны. Туфли на низком каблуке, кремовые, валялись рядом, как и коричневое шерстяное пальто с поясом. Но чёрной лаковой сумочки — той самой, где лежал платок для бигуди, — не было. Она исчезла вместе со всем содержимым.

Как и в случае с Патрисией Докер, рядом с телом нашли гигиеническую прокладку. Осмотр показал: у Джемимы, как и у Патрисии были месячные в те дни. Совпадение? Или что-то большее? Полиция копнула глубже. Выяснилось, что перед Барроулэндом Мима зашла в «Бетти’с Бар» через дорогу. Выпила пару стаканов, поболтала с каким-то рыжеволосым парнем.

Потом её видели в Барроулэнде. Она танцевала с мужчиной — тем же самым, по описанию. Рыжие волосы, худощавый, лет 25–35. Высокий, под метр девяносто, в синем костюме с аккуратно простроченными лацканами и белой рубашке. Слишком уж холёный для здешней публики, шептались некоторые. Не местный, точно. Его никто не знал. Они ушли вместе. Свернули направо на Бэйн-стрит, потом налево на Лондон-роуд, к Бриджтон-Кросс. Оттуда — коротким путём через Ландресси-стрит и Джеймс-стрит.

Полиция решила повторить их маршрут. В следующую субботу, 23 августа, девушка-офицер в похожей одежде прошла тем же путём. Надеялись, что кто-то из соседей вспомнит хоть что-то. Маршрут оказался короче полутора километров — минут двадцать пешком. Но память людей молчала. Как и Барроулэнд, этот вечер унёс свои тайны в темноту.

Дело Джемимы Макдоналд зашло в тупик. Вечер 16 августа 1969 года оставил слишком мало подсказок. Одна соседка вспомнила крики, доносившиеся из заброшенного дома, но точное время? Она лишь пожала плечами. Полиция надеялась на свидетелей, но Барроулэнд хранил свои тайны. «Ночь для тех, кому за 25» — не то место, где люди охотно делятся подробностями. Слишком много чужих секретов, слишком много чужих жизней. Чтобы разговорить людей, полиция объявила: любая информация останется тайной. Никаких имён, никаких вопросов.

Через два дня после находки тела Джемимы, 20 августа, в Барроулэнде наступила тишина. Музыка смолкла, и полицейский шагнул к микрофону. «Если вы что-то знаете о той ночи, — сказал он, — позвоните нам. Никто не узнает, что это были вы». Обещали полную анонимность, чтобы даже неверные супруги могли спать спокойно. Но зал молчал. Никто не вспомнил ни Джемиму, ни того холёного парня в синем костюме. Два месяца полиция обивала пороги, опрашивала всех, кто мог быть в Барроулэнде. Семья Джемимы — родители и шестеро братьев с сестрами — собрала награду в 100 фунтов. Для 1969 года сумма немалая. Но даже деньги не развязали языки.

Прошло десять недель. Детективы начали сравнивать убийство Джемимы с делом Патрисии Докер, что пылилось в архивах уже полтора года. Слишком много совпадений. Обе женщины были на «Ночи для тех, кому за 25» в Барроулэнде. Обе — темноволосые, примерно одного возраста, матери. Обеих изнасиловали и задушили. У Патрисии не нашли одежды, у Джемимы — сумочки. У обеих рядом с телом лежали гигиенические прокладки, и обеих были месячные. И, что леденит кровь, обеих убили рядом с их домами. Это не случайность. Это почерк.

Полиция обратилась за помощью к Ленноксу Паттерсону, замдиректору Школы искусств Глазго. Вместе они создали фоторобот — на основе рассказов тех, кто видел того рыжеволосого незнакомца. Это был первый случай в истории шотландской криминалистики, когда использовали такой метод. Чтобы выпустить портрет в газеты, пришлось запрашивать разрешение в Эдинбурге, у Королевской прокуратуры. Некоторые копы ворчали: «Если найдём подозреваемого, адвокаты нас заклюют». Но выбора не было. Фоторобот разлетелся по таблоидам. И… ничего. Ни одной зацепки.

Третья жертва

Наступил четверг, 30 октября 1969 года. Для детей Глазго — Ночь шалостей, канун Хэллоуина. А для 29-летней Хелен Патток — повод вырваться из рутины. Она недавно вернулась в Шотландию с мужем Джорджем, капралом британской армии с десятилетним стажем. Они жили в Германии, но теперь временно поселились у её матери на Эрл-стрит, в пригороде Скотстаун. Джордж не любил, когда Хелен ходила танцевать — даже с сестрой или подругами. Но она его уговорила. «Мы так делали сто раз, — смеялась она. — Всё будет хорошо». Джордж сдался. Пусть развлечётся. Он остался дома с их детьми — пятилетним Дэвидом и младенцем Майклом.

Хелен Патток

В тот вечер за Хелен зашла её сестра, Джин Лэнгфорд, которую все звали Джини. Джин была замужем, но любила такие вылазки. Джордж сунул ей десять шиллингов — на такси, чтобы поздно ночью не мотаться на автобусе. Сёстры знали о двух убийствах, видели полицейские листовки и тот самый фоторобот по делу Джемимы. Но страха не было. Они ведь вдвоём. Присмотрят друг за другом. Хелен надела чёрное платье без рукавов и пальто с искусственным мехом. Джордж всё равно волновался, глядя, как они уходят.

Ночь тянулась медленно. Джордж решил дождаться жену. К двум часам ночи она не вернулась. Тревога росла, но к трём он задремал, утомлённый ожиданием.

Утро 31 октября началось с ужаса. Сосед Арчибальд Макинтайр выгуливал собаку и заметил в саду за домом на Эрл-стрит тело. Хелен лежала лицом вниз. Её одежда — разорвана. Лицо и голова в синяках, следы побоев. Её изнасиловали и задушили чулком. Вещи из сумочки валялись по траве, но самой сумки не было. На ногах — пятна от земли, будто она боролась, пыталась убежать. На запястье — след от укуса. На чулке вокруг шеи — пятно спермы. И, как в страшном дежавю, рядом с телом — гигиеническая прокладка, на этот раз подмышкой. Некоторые говорили, что укус был на ноге или лодыжке, но большинство сходилось на запястье.

Барроулэнд снова унёс жизнь. И снова никто не знал, кто это сделал.

В саду на Эрл-стрит, где нашли тело Хелен Патток, валялась одна-единственная запонка. Дешёвая, невзрачная. Принадлежала ли она убийце? Полиция лишь пожала плечами — никаких зацепок. Утро 31 октября 1969 года стало для Джорджа Паттока началом кошмара. Хелен не вернулась домой. Он выглянул в окно гостиной и заметил полицейские машины на улице. Сердце сжалось. Джордж выбежал из квартиры матери Хелен и, не спрашивая, зачем здесь полиция, бросился к ближайшему офицеру. «Моя жена не вернулась с вечера, — выпалил он. — Она пропала». Офицер нахмурился и спросил, во что была одета Хелен. Когда Джордж упомянул пальто с искусственным мехом, лицо полицейского изменилось. Он понял: перед ним родственник жертвы.

Следующие недели полиция пыталась восстановить последние часы Хелен. Сёстры, Хелен и Джин, начали вечер в местной таверне, выпили с друзьями, поболтали. К десяти вечера они добрались до Барроулэнда. Музыка, смех, танцы — всё как обычно. В какой-то момент к ним присоединились двое мужчин. Оба назвались Джонами. Сёстры посмеялись над этим совпадением. «Ночь для тех, кому за 25» — место, где настоящие имена часто оставляли за дверью. Многие тут были женаты, но приходили без пары. Хелен и Джин не волновались. Они просто хотели повеселиться, покружиться на танцполе. Какая разница, если Джон — это не настоящее имя?

Кто-то вспоминал, что рыжеволосый Джон — тот, что был с Хелен, — столкнулся с ней между танцами и разговорился. Другие говорили, что всё началось у автомата с сигаретами. Джин пыталась купить пачку, но автомат «съел» её монеты. Тот самый Джон вмешался. Он громко спорил с менеджером Барроулэнда, требуя вернуть десять пенсов. Пустяк, а он не отступал. Обычно за такое вышвыривали за дверь, но менеджер, видимо, впечатлённый его видом — костюм, выправка, — пошёл на попятную. «Приходите завтра, когда вскроем автомат, вернём деньги», — буркнул он. Некоторые уверяли, что эта история случилась позже, когда четвёрка — Хелен, Джин и два Джона — уже болтала и танцевала вместе, перед тем как забрать пальто из гардероба.

Вечер закончился. Хелен, Джин и рыжеволосый Джон попрощались с другим Джоном — тот больше внимания уделял Джин. Он ушёл к автобусной остановке. А троица поймала такси. Сначала завезли Джин домой, в Найтсвуд. Потом машина покатила в Скотстаун. Таксист подтвердил: высадил Хелен и её спутника на Эрл-стрит около часа ночи. Рыжий заплатил за поездку. А в половине второго утра похожего человека — в слегка помятом костюме, с царапинами или синяком на лице — видели на автобусной остановке. Он направился к парому через реку Клайд.

Но настоящий ключ к портрету убийцы дала Джин Лэнгфорд. Её рассказ о поездке в такси стал главным, что было у полиции. До того момента рыжий Джон был молчалив. За час, что они провели вместе в Барроулэнде, он почти ничего о себе не сказал. Но в такси его будто прорвало. Он назвался — то ли Джон Темплтон, то ли Джон Семплсон, то ли Джон Эмерсон. Сказал, что живёт в районе Каслмилк у родственника, не женат, работает в какой-то лаборатории. Лет 25–30, высокий, под метр восемьдесят, худощавый, с рыжими волосами и серо-голубыми глазами. Один передний зуб чуть наезжал на другой. Ногти аккуратно подстрижены, руки гладкие — не то что у местных работяг. Джин это запомнила: слишком уж холёный для Глазго.

Его брюки были без отворотов, на запястье — часы с широким кожаным ремешком. На лацкане — какой-то значок или булавка. Он то и дело трогал её, будто хотел спрятать. Джин заметила: курил он сигареты «Эмбасси». Говорил с глазговским акцентом, но как-то утончённо, с ноткой высокомерия. В нём чувствовалась выправка, словно он когда-то служил — в армии или полиции. Было в нём что-то властное, даже снисходительное. Он упомянул гольф — мол, играет, но не так хорошо, как его кузен, который однажды загнал мяч в лунку с одного удара.

Но даже эти подробности не приблизили полицию к разгадке. Барроулэнд снова укрыл своего призрака.

Загадка Библейского Джона

Разговор в такси, где Хелен Патток и её сестра Джин ехали с рыжеволосым Джоном, начался с пустяков. Но всё изменилось, когда зашла речь о религии. Джон вдруг стал серьёзным. Он рассказал, что рос в строгой семье, вместе с сестрой. Родители хотели видеть их праведниками, но что-то пошло не так. «Отец называл танцевальные залы притонами греха, — говорил он. — А замужних женщин, что туда ходят, считал неверными». Его слова звучали как приговор. Он сыпал цитатами из Библии, упоминал Моисея, Ветхий Завет. А когда Джин спросила про Новый год, он бросил странную фразу: «Я не танцую на Хогманей. Я молюсь». Хогманей — так в Шотландии зовут канун Нового года. Обычное слово, но в его устах оно прозвучало зловеще.

Убийство Хелен 31 октября 1969 года сразу связали с делами Джемимы Макдоналд и Патрисии Докер. Полиция поняла: это не случайность. У них появился подозреваемый — и описание от Джин, единственного свидетеля, который говорил с ним той ночью. Они снова обратились к Ленноксу Паттерсону, художнику, что рисовал фоторобот по делу Джемимы. Теперь у него было больше деталей. Через семь недель после убийства Хелен, в декабре 1969-го, Паттерсон создал цветной портрет. Не просто набросок, а картина. Её разослали по всей Британии. Короткие волосы и часы с кожаным ремешком навели на мысль, что подозреваемый мог служить в армии. Портрет отправили на военные базы и корабли за границей. Полиция была уверена: три убийства связаны.

Газеты подхватили историю. Им нужен был яркий заголовок, имя для загадочного убийцы. Кто-то говорит, это придумал Джон Квинн из «Ивнинг Таймс». Другие — что впервые прозвище появилось в «Дейли Рекорд». Но как бы то ни было, его окрестили Библейским Джоном. Коротко и жутко.

Полиция обшарила Барроулэнд. Искали тех, кто мог подтвердить рассказ Джин или добавить хоть крупицу о Библейском Джоне. Кто-то видел Хелен с худым рыжеволосым парнем. Другие описывали мужчину в коричневом твидовом пальто, в костюме с высокими лацканами — коричневом, с крапинками, с белой или голубой рубашкой и тёмным галстуком в красную полоску. Кто-то запомнил его часы — широкий кожаный ремешок с узкой полоской, как у военных, чтобы не соскальзывали. А некоторые клялись, что он цитировал Библию, начинал фразы с «Ну, в Писании сказано…». Правда ли? Или это выдумки подвыпивших завсегдатаев и журналистов, жадных до сенсаций? Никто не знал. Надеялись, что вышибалы Барроулэнда вспомнят того, кто спорил из-за десяти пенсов, застрявших в сигаретном автомате. Но он так и не вернулся за деньгами.

Барроулэнд стал ловушкой для убийцы. Шестнадцать полицейских, включая двух женщин, дежурили на «Ночах для тех, кому за 25». Они вливались в толпу, притворялись обычными танцорами. Это была целая операция. Надо было выглядеть как местные, двигаться как местные. Детектив Джо Джексон хвастался: «Я научился чертовски хорошо танцувать, пока этим занимался». Констебль Брюс Форсайт признавался: «Когда начинали, я и шагу ступить не мог. Теперь с каждой неделей всё лучше». Офицер Мораг Камерон вздыхала: «Я была на сотнях танцев. Иногда — в пяти залах за ночь». А Кэтрина Лидделл добавляла: «Мы стараемся менять платья, перед танцами долго собираемся».

Искали и второго Джона — того, что танцевал с Джин и ушёл к автобусной остановке. О нём знали лишь, что он темноволосый, из Каслмилка, живёт с отцом и братом, работает разнорабочим и ходит на вечерние курсы. Но никто не откликнулся. Никто не узнал его по описанию.

Барроулэнд был не единственным местом охоты. После убийства Хелен сто с лишним полицейских и детективов прочесали Глазго. Обыскали каждый угол. Но Библейский Джон исчез, как призрак в ночи.

Охота на призрака

Полиция хваталась за любую ниточку, чтобы поймать Библейского Джона. Его короткая стрижка и часы с кожаным ремешком навели на мысль: а что, если он военный? Они перерыли архивы британской армии и НАТО, надеясь найти его среди солдат. Это могло бы объяснить странные паузы между убийствами — полтора года между смертями Патрисии Докер и Джемимы Макдоналд. Может, он уезжал на службу? А в Барроулэнд заглядывал, когда бывал в отпуске?

Рыжие волосы подозреваемого стали ещё одной зацепкой. Детективы обошли четыреста парикмахерских Глазго. В 1969 году короткие стрижки у мужчин были редкостью — не то что сегодня. Вдруг кто-то вспомнит клиента, который всегда просил «под ноль», как в армии? Не отставали и от портных — опросили двести пятьдесят мастеров. Искали того, кто шил или подгонял коричневый костюм с крапинками или брюки без отворотов. Но ни один портной не дал ответа.

Зубы — ещё одна деталь. Джин Лэнгфорд упомянула, что у Джона один передний зуб чуть налезал на другой. Полиция обзвонила стоматологов города. Пять тысяч человек с похожими зубами попали под проверку. И всех исключили. Ни одного совпадения. А помните, как Джон в такси говорил про кузена, который забил мяч в лунку с одного удара? Это тоже не пропустили. Детективы объехали четыреста гольф-клубов по всей Шотландии. Расспрашивали работников: не видели ли рыжего парня с таким вот везучим родственником? Но и тут — пусто.

Религиозные нотки в разговоре с Джин тоже зацепили полицию. Они обошли десятки церквей. Может, священник вспомнит прихожанина, похожего на Джона? Который сыплет цитатами из Библии и осуждает танцы? Даже слухи о масонах — хоть и бездоказательные — заставили копов заглянуть в ложи Глазго. Это вызвало бурю возмущения среди местных шишек, но полиция не отступала.

А пресса только мешала. Детектив Джо Джексон потом жаловался: репортажи об их секретных операциях в танцевальных залах, скорее всего, спугнули убийцу. В начале 1970 года «Скоттиш Дейли Рекорд» пошла дальше — пригласила голландского экстрасенса Жерара Круазе. Он приехал в Глазго, назвал район Гован, описал дом, где якобы жил убийца. Полиция обошла каждый подъезд. Ничего. Старший детектив Джо Битти плюнул: «Зря потратили время». Круазе, кстати, уже проваливался с делами вроде пропажи детей Бомонтов в Австралии. И тут тот же результат.

Джо Битти

Фотороботы — особенно второй, цветной, что нарисовал Леннокс Паттерсон после убийства Хелен Патток, — въелись в память и копам, и горожанам. Один полицейский вне службы как-то увидел прохожего, похожего на портрет, выскочил из машины и погнался за ним по улице. Худощавых рыжих парней в аккуратных костюмах разглядывали с подозрением. А уж если кто-то в баре цитировал Библию, на него косились вдвойне. В участок хлынул поток звонков — пятьдесят тысяч подсказок. Полиция проверила пять тысяч подозреваемых. Каждого допросили, проверили, исключили.

Это была крупнейшая облава в истории Шотландии. Но Библейский Джон ускользнул. Ни новых убийств, ни следов. Он растворился в шуме Барроулэнда, будто его и не было. Куда он делся? Некоторые копы думали: может, его отправили служить за границу. Или жизнь изменилась — женился, сменил работу, уехал. А может, его поймали за другое преступление, и он сидит в тюрьме? Или в психушке?

Или он просто затаился. Понял, что Джин Лэнгфорд описала его слишком точно, что его портрет в каждой газете. Испугался. Замолчал. А некоторые исследователи шептались: что, если Библейского Джона не было? Что, если убийц было несколько?

Три смерти, одна тайна

Кто такой Библейский Джон? Один убийца — или несколько? Аргументы есть и за, и против. Патрисия Докер, Джемима Макдоналд, Хелен Патток — все три встретили смерть после вечера в Барроулэнде. Всех изнасиловали, задушили, бросили недалеко от дома. У всех пропали сумочки. И у всех были месячные, а рядом с телами нашли гигиенические прокладки. Совпадения слишком явные, чтобы отмахнуться. Но если присмотреться, в деталях — вопросы. Различия в этих преступлениях заставляют задуматься: а был ли это один и тот же человек?

Взять хотя бы время. Полтора года между убийствами Патрисии в феврале 1968-го и Джемимы в августе 1969-го — это необычно. Серийные убийцы редко делают такие длинные паузы. А вот между Джемимой и Хелен, убитой в октябре 1969-го, всего три месяца. Словно кто-то ускорился. Или это разные люди? У Патрисии забрали всю одежду и верёвку, которой её душили. У Джемимы и Хелен одежда осталась, хоть и разорванная. А с прокладками — ещё страннее. У Патрисии и Джемимы их бросили рядом. У Хелен — подложили под мышку. Случайность? Или убийца менял свой стиль?

Можно предположить, что полиция слишком поспешно связала первые два убийства. Может, они сами создали Библейского Джона, которого на самом деле не было? Если так, то убийство Джемимы или Хелен могло быть подражанием — кто-то узнал о деле Патрисии из газет и решил повторить. А если за этими тремя смертями стояли разные люди, это объясняет, почему Библейский Джон вдруг исчез. Может, не было никакого серийного маньяка, которого надо ловить.

Но есть две детали, которые крепко связывают эти дела. Первая — сумочки. У всех трёх женщин они пропали. У Патрисии и Джемимы — вместе с содержимым. У Хелен содержимое высыпали на траву, но саму сумку унесли. Только сумочку Патрисии нашли — в реке Карт, неподалёку от места убийства. Остальные исчезли бесследно. Зачем их забирать? Некоторые детективы думали: это трофеи, мрачные сувениры. Или убийца унёс их, чтобы замести следы, спрятать что-то, что указывало бы на жертву — или на него самого. Если бы полиция тщательнее обыскала места убийств Джемимы и Хелен, может, сумки бы и нашлись.

Вторая деталь — прокладки. У всех трёх женщин были месячные, и у всех прокладки оставили рядом или на теле. Почему? Может, убийца рассчитывал на близость, а узнав, что это невозможно, впадал в ярость? Разочарование толкало его на насилие?  Или дело в другом? Может, это был какой-то странный ритуал, фетиш? Словно само их состояние подталкивало его к убийству. Ответов нет, только вопросы.

Кем он был? Полиция допросила тысячи подозреваемых. Пять тысяч человек прошли через проверки, и всех исключили. Но их имена, их истории — всё это осталось в тени. В прессе тех лет о них почти не писали, в архивах — тоже пусто. Прошли годы, и только в 1990-х всплыло новое имя. 

Тени прошлого

В 1995 году дело Библейского Джона получило новый поворот. Следователи, копаясь в старых делах, нашли ДНК на чулках Хелен Патток. Она указывала на кого-то из семьи Макиннес. В 1996-м эксгумировали тело Джона Ирвина Макиннеса, бывшего солдата и торговца мебелью. Он покончил с собой в 1980-м, в 41 год. Но шестнадцать лет под землёй сделали своё дело — тело разложилось. ДНК из дела Хелен тоже пострадала за десятилетия. Сравнить не вышло. Надеялись, что зубы Макиннеса совпадут со следом укуса на запястье Хелен. Но и тут данных не хватило. Никакой ясности.

В 2004-м полиция пошла дальше. Собрали ДНК у десяти подозреваемых, которых допрашивали ещё в 60-х. Имена не назвали. Один из них, 58-летний брат известного рок-музыканта, сам сдал образец. «Я не Библейский Джон», — заявил он. Среди этих десяти был человек, чья ДНК, взятая в 2002-м за мелкое преступление, дала 80% совпадения с образцом из дела Хелен. Эксперты решили: если бы улика не испортилась за годы в архиве, убийца мог бы оказаться родственником этого человека. Но дальше копать не стали. Новых образцов не брали, тесты заглохли.

Не так давно отставной детектив Брайан Маклафлин бросил тень на главный портрет подозреваемого — тот, что нарисовали по словам Джин Лэнгфорд. Он уверен: портрет ошибочный. Менеджер Барроулэнда, тот самый, что спорил с Джоном из-за десяти пенсов в сигаретном автомате, описал другого человека. Не рыжего, как говорила Джин, а с тёмными, почти чёрными волосами. Маклафлин клянётся, что менеджер и вышибалы запомнили именно его с Хелен той ночью. Но что, если они спутали его с другим Джоном — тем, темноволосым, что ушёл к автобусу, пока Хелен, Джин и рыжий садились в такси?

Менеджер ещё утверждал, что Джин была сильно пьяна, когда они покидали Барроулэнд. Джин это отрицала. Да, выпила, но не до беспамятства. «Я всё помню», — настаивала она. Но если она и правда была не в себе, её рассказ о поездке в такси — все те детали о Библейском Джоне, его слова, привычки — можно ставить под сомнение. Это могло бы объяснить, почему её полный рассказ полиция получила только через два месяца после убийства Хелен. Тогда и появился второй, подробный портрет. Может, алкоголь или время притупили её память? Но Маклафлин, сбрасывая со счетов слова Джин, сам делает ставку на менеджера, которого называет «впечатляющим свидетелем». А это тоже лишь чьё-то слово.

Большинство в Барроулэнде той ночью запомнили спутника Хелен рыжим. Менеджмент настаивал на чёрных волосах. Главный следователь Джо Битти твёрдо стоял за Джин. Он верил её рассказу, её памяти. Но один вопрос так и остался без ответа: что сказал таксист? Он вёз Хелен, Джин и подозреваемого той ночью. Он — второй свидетель, который мог слышать их разговор. Мог подтвердить слова Джин — или опровергнуть. Почему его показания не прояснили картину?

Джордж Патток, муж Хелен, позже сам нашёл этого таксиста. Хотел услышать правду. По его словам, он был новичком, плохо знал район. Ехал недолго, но сбился с пути. Хелен разозлилась, особенно после того, как они повернули не туда. Она велела остановить машину — ещё до Эрл-стрит. Джон быстро заплатил, выскочил за ней. Через дорогу они начали спорить. Таксист решил, что это любовная ссора. Не вмешался. Уехал. Судя по всему, таксист не запомнил каких-то деталей, будь то цвет волос или манера говорить.

Брайан Маклафлин, тот самый отставной детектив, что сомневался в рассказе Джин Лэнгфорд о рыжем Библейском Джоне, в 1969-м, ещё молодым копом, участвовал в задержании другого человека. Звали его Джон Эдгар, житель Каслмилка. Его схватили у Барроулэнда после убийства Хелен Патток — за бродяжничество и подозрительное поведение. Но Эдгар сбежал, выпрыгнув через больничное окно. Позже его нашли и исключили из подозреваемых. А в 2005-м вышла книга, где его назвали главным подозреваемым. Эдгару было уже 63, он пришёл в ярость. «Я не убийца», — заявил он журналистам и предложил сдать ДНК, чтобы снять с себя все вопросы.

Ещё одна версия всплыла из книги Пола Харрисона «Танцы с дьяволом». Харрисон, бывший полицейский, обучавшийся профилированию в ФБР, утверждал: Библейский Джон был копом из Глазго. В 2013-м, по его словам, этот человек был ещё жив и получал полицейскую пенсию. Имя? Харрисон не назвал. Но он рассказал, что в ночь убийства Хелен, во время спора у сигаретного автомата, Джон показал менеджеру и вышибалам Барроулэнда полицейский жетон. Джин Лэнгфорд, мол, мельком видела этот жетон. А второй Джон, что танцевал с Джин, тоже был копом — под прикрытием. Это объясняет, почему его так и не нашли. И почему менеджер не выгнал Библейского Джона после ссоры из-за десяти пенсов. Харрисон добавил: Джин не раз видела этого второго Джона в полицейском участке Марин, когда её водили на опознания.

Но самая громкая теория связана с Питером Тобином — шотландским насильником и серийным убийцей, осуждённым за три убийства в 2007–2009 годах. Криминолог Дэвид Уилсон, соавтор книги о Тобине, считал, что эти преступления — не первые в его жизни. Тобин начал убивать в шестьдесят с лишним, что поздно для серийного убийцы. Уилсон уверен: он мог начать раньше. Убийство Патрисии Докер в 1968-м могло быть его первым. Полтора года до убийства Джемимы? Не редкость для новичка. Уилсон сравнивал Тобина с Джеффри Дамером, у которого тоже были длинные паузы между первыми убийствами.

Тобин жил в Глазго до 1969-го, пока не женился и не уехал в Брайтон. Вскоре после убийства Хелен его арестовали за другое преступление — дали тринадцать месяцев. Его первая жена, Маргарет, встретила его в танцевальном зале Глазго. «Сначала он был обаятельным, — вспоминала она. — Всегда в костюме, гладкий, уверенный». Но потом стал жестоким, манипулятивным. И ещё кое-что: менструация у партнёрши его не останавливала. «Наоборот, это его заводило», — призналась она в интервью шотландскому телевидению.

Джо Джексон, тот самый детектив из «танцевальной команды» 1969-го, увидел фото Тобина после его ареста. «Похож на фоторобот», — сказал он. В то же время, в конце 60-х, Тобину вырвали зуб на верхней челюсти, оставив щель. Может, Джин приняла её за наложенный зуб? А ещё Тобин любил псевдоним Джон Семпл. Похоже на Темплтон, Семплсон или Эмерсон, которые Джин слышала в такси той ночью.

Но есть загвоздка. Тобин — худощавый, да. Но его рост — всего метр шестьдесят восемь. А свидетели и Джин говорили о высоком парне, под метр восемьдесят. И волосы у Тобина не рыжие, не каштановые. Совсем другой оттенок.

Так что, Питер Тобин — один из главных подозреваемых в деле Библейского Джона? Но подходит ли он под описание? В 1968–1969 годах, когда произошли убийства, ему было всего 22–23 года. Чуть моложе, чем 25–30 лет, о которых говорили свидетели. И моложе всех трёх жертв — Патрисии Докер, Джемимы Макдоналд и Хелен Патток. Позже Тобин нападал в основном на подростков или девушек лет восемнадцати. А тут — взрослые женщины. Ещё отличие: Библейский Джон оставлял тела на виду, рядом с домами жертв. Тобин же в своих доказанных убийствах прятал тела. И если Джон душил, то Тобин чаще орудовал ножом.

Впрочем, смена оружия и почерка — не редкость. Взять Питера Кюртена, «Вампира из Дюссельдорфа». Он нарочно чередовал нож, ножницы и молоток, чтобы запутать полицию и выдать свои атаки за разные дела. Так что это не исключает Тобина. Но вот религия — загвоздка. Джон в такси сыпал цитатами из Библии, осуждал танцы. А Тобин, хоть и рос в католической семье, по словам его жён, к Богу был равнодушен. Ни разу не упоминал Писание.

По времени всё совпадает: Тобин жил в Глазго до 1969-го. Но его первая жена, Маргарет, утверждала, что во время убийства Джемимы они были в медовом месяце, а к убийству Хелен уже переехали в Брайтон. Вскоре после смерти Хелен Тобина арестовали за другое преступление — дали тринадцать месяцев тюрьмы.

Тобин — не из тех, кто любит болтать. Ни с журналистами, ни с полицией он не сотрудничает. Не отвечает на вопросы о преступлениях, к которым его не привязали. Однажды, когда его просили подумать о семьях жертв, он лишь усмехнулся: «Мне плевать на них». В 2015-м его настигла тюремная месть. Другой заключённый, осуждённый за изнасилование детей, полоснул его бритвой по лицу. Шрам длиной двадцать сантиметров изуродовал Тобина. К 2017-му, по словам тюремщиков, он превратился в хрупкого, напуганного старика. Из камеры почти не выходил, боялся новых атак.

Джин Лэнгфорд, сестра Хелен и единственный свидетель, что говорил с Библейским Джоном, умерла в 2010-м. Она до конца отрицала, что Тобин — тот самый человек из такси. Но её сын Пол, за пять дней до её смерти, уверял: мать призналась, что Тобин и есть Джон. Семья это опровергла. Внучка Пола сказала журналистам: «Папа несёт чушь. Бабушка никогда не говорила о Тобине».

В том же 2010-м 63-летняя Джулия Тейлор заявила: она «на сто процентов уверена», что Тобин приставал к ней в Барроулэнде в те же годы. Она узнала его по фото из книги криминолога Дэвида Уилсона. Джулия вспомнила вечер, когда осталась без подруг. Аккуратный парень, слегка не к месту в толпе, подошёл к ней. Назвался Питером. Звал на вечеринку в Каслмилк. Уговаривал танцевать наверху, в тихом зале, подальше от шумного танцпола. Она отказывалась, а он становился всё настырнее, даже пугающим. Когда Джулия собралась уходить, он тенью следовал за ней до выхода. Смотрел так, что мороз по коже. Она выбежала, даже не надев пальто, и спряталась в автобусе, боясь, что он идёт следом.

Ещё одна женщина в 2010-м рассказала: в 1968-м, когда убили Патрисию, ей было пятнадцать. Она встретила Тобина в Барроулэнде. Он напал на неё и изнасиловал.

Эхо Барроулэнда

Барроулэнд Боллрум стоит и поныне. В Глазго он всё так же манит любителей музыки. Прошло больше полувека с того пожара 1958-го, что едва не стёр его с лица земли, но зал возродился. Внутри мало что изменилось. Новые краски, пара штрихов, но дух прежний. «Если работает — не трогай», — сказал как-то менеджер в интервью местной газете. И правда, зачем чинить то, что не сломано?

Есть в Барроулэнде свои легенды. Говорят, однажды, когда Дэвид Боуи готовился к концерту, с потолка сорвалась фарфоровая звезда. Чуть не угодила ему в голову во время дневной настройки звука. Музыкант не растерялся — поднял её и сунул в карман. Годы спустя, когда его спросили об этом сувенире, Боуи усмехнулся: «Держу её в ванной, в доме во Франции».

Но над Барроулэндом и всем Глазго витает тень куда мрачнее. Библейский Джон. Он исчез, но память о нём жива. Он стал чем-то вроде страшилки, которой пугают детей. «Веди себя хорошо, а то Библейский Джон придёт», — могли сказать родители. Один из старых вышибал Барроулэнда как-то поделился: «Его тень всё ещё здесь. Прошло столько лет, а он — часть здешних историй, хоть и нежеланная. Каждый вечер, что я работал, находилась какая-нибудь девушка, которая клялась, что видела его лицо в толпе».

Кто он, Библейский Джон? Его имя так и не узнали. История осталась без развязки.